Dostoevsky-trip: персональный наркотик

На днях - в кои-то веки! - я сходил в театр. Точнее, в Новый Рижский театр. К своему стыду должен признаться, что в театре я был очень много лет назад, еще в школе, и пьеса, по-моему, называлась "Красная шапочка". И вот так резко я соскочил на постановку "Dostoevsky-trip" по сценарию российского писателя Владимира Сорокина, которого еще иногда называют "культовым". С творчеством Достоевского я знаком только по курсу программы средней школы, а произведения Сорокина, вообще, ни разу в руках не держал. Только видел его визуально в программе "За стеклом" и имел о нем понятие как о писателе одиозном. А сама постановка, к тому же, была на латышском языке. То бишь пьеса переведена на латышский, в постановке латышского режиссера и с латышскими актерами. Так что поход в театр представлялся мне чем-то сверхнеобыденным. Но я совершенно не разочаровался: это - мой спектакль.

Самая большая заслуга постановщика пьесы Гирта Эциса в том, что он почувствовал драйв, который несет в себе импульсивное творчество Сорокина. Я почитал несколько обзоров спектакля, каким он идет в России - совершенно не то. В России герои пьесы сидят в традиционно русской нищенской обстановке, катают пустые бочки и читают скучные диалоги. А кроме слов-то в них почему-то ничего и нет. У Эциса на сцене - процесс самого воздействия наркотика на человеческую психику. Ведь, насколько я понимаю, и сам Сорокин падок на принятие галлюциногенов, коли из под его пера выходят такие ультрафиолетовые мотивы.

В самом начале действа Эцис предупреждает: ваше сознание вот-вот затемнится, а выход недалеко, еще есть шанс выбраться. Но все упорно сидят на своих местах и прислушиваются к собственному дыханию: как оно, сердечко-то? Слышно сопение учителей литературы, приглушенный кашель литературоведов, скрипят кресла под жопами заядлых театралов, а вот и парочка пенсионеров примостилась в углу.

На сцене задолго до начала - легендарные семь наркоманов (чуть не сказал - семь сименонов), о которых можно прочитать в любой рецензии на пьесу. Точнее, пять наркоманов и две наркоманки, а может, заодно и проститутки. Каждый сидит на своем наркотике - кто-то на Толстом, кто-то на Набокове ("дико дорого!"). Но все хотят слезть на что-то новое, подешевле и позабористей, "получить коллективный кайф". И потому ждут букмекера-наркоторговца. Ждут упорно, а ломка-то не ждет. "Как из ломки выходить? Неужели Кафкой? Подхожу к последнему: Кафка, Джойс, Толстой. А что это, спрашиваю? Классная вещь, говорит. Ну, я взял. Сначала - ничего особенного. Вроде Диккенс, или Флобер с Теккереем, потом хорошо, хорошо, совсем как-то хорошо так, сильный кайф такой, широкий, блядь, мощный, но в конце... в конце так хуево!" В этот момент из зала на носилках выносят учителей литературы: для начинающих хватает всего одной махи.

Но вот, наконец-то, приходит зашуганный наркодилер: он опять попал на шмон. И, кроме очередного говна, ничего предложить не может: Дюма, Рабле, Платонов - дозняк переборный, а тут всего семеро. И выбирают несчастные наркоманы очередную дешевую шизофрению - Достоевского. После чего "погружаются" в атмосферу романа "Идиот". Это у Сорокина так написано: погружаются. По тексту в пьесе идет какая-то шикарная гостиная с камином. У Эциса герои погружаются в типичный латвийское казино со спортивным уклоном, оказываясь то ли на дворовом стадионе (привет афроамериканским баскетболистам), то ли в бомжатной студии звукозаписи. Далее идет между ними соревнование, кто быстрее догонится: они превращаются в Настасью Филипповну, князя Мышкина, Ганю Иволгина, Варю Иволгину, Лебедева и Ипполита. В этот момент начинается вялотекущее воздействие препарата: наркоманы испытывают ностальгическое дежа вю, которое содержится в любой иной таблетке. Поэтому они начинают нести околодостоевщину, в которой нет никакого смысла (а в латышском переводе - тем более). В этот момент у литературоведов случается эпилепсия падучая.

А потом на волю вырывается кульминация вечеринки: героев начинает колбасить. Вот он, приход Достоевского по Сорокину! Эцис умело запускает свой магический денежный секундомер (по пьесе в этот момент сгорают сто тысяч денег), и от его воздействия наркоманы показывают истинное лицо своих героев, а может, и свое истинное лицо. "Я хочу всех женщин мира!.. Я должен оплодотворить их всех! Мой божественный хуй светится в темноте! Моя сперма клокочет, как лава! Ее хватит на всех женщин мира! Подводите ко мне женщин!", - кричит Рогожин. "В моем организме 3265150 нервов! Пусть к каждому из них привяжут скрипичную струну! 32б5150 скрипичных струн протянутся от моего тела во все стороны света! Пусть 3265150 детей-сирот возьмут 3255150 скрипичных смычков и прикоснутся к струнам!.. О, эта музыка страданий! О, эти худые детские руки!.. Играйте, играйте на мне все сироты и обездоленные все униженные и оскорбленные!" - стонает Князь (попробуйте выговорить это число, да еще и по-латышски - и поймете, в чем кайф). "Я превращусь в громадную стальную свинью! Мои передние лапы будут лапами крота! Я буду жить под землей и только ночью вылезать на поверхность, чтобы пожирать нечистоты мира! Я оплету Землю сетью подземных ходов! Ночью я буду пожирать помойки и выпивать канализации!", - пресмыкается Лебедев. "Я обману смерть! Я найму лучших ученых мира, чтобы они сделали Нового Меня!.. И когда мое старое тело забьется в смертельной агонии, лучшие нейрохирурги мира вынут мой Неповторимый Мозг из старого тела и поместят его в Новое! И я встану и возьму своими крепкими новыми руками старое тело Ипполита Терентьева и с хохотом брошу его в пасть старухи-смерти! И когда ее желтые зубы начнут жевать мое старое тело, я, Молодой и Вечный, буду хохотать и плевать в ее безглазую морду! Хохотать и плевать!" - злорадствует Ипполит. "Любовь сестры! Чистая, святая сестринская любовь! Она бескорыстна! Она не продается и не покупается! Она дороже всего на свете! Она вечна и бесконечна!" - ноет лесбиянка Варя. А Настасье Филипповне грезится, будто она едет в огромной зажигалке и пожирает огнем "все деньги, все кассы и банки, все монетные дворы мира." А Ганя, наоборот, видит себя трижды миллиардером и осыпает народ из обоих рук драгоценными камнями, левой рукой - бриллианты, правой - изумруды. В общем, на всех - подчеркиваю, на всех в этом зале - сваливается очень тяжелый и неотпускающий выпад, длящийся минут двадцать. Полагаю, где-то на середине жопы театралов покидают засиженные стулья, не в силах справится с таким напором...

А потом начинается статический отходняк.

Герои запоем пьют минералку (жаль, что зрителям ее не подают, а надо бы). И рассказывают байки из своего детства. Традиционные кухонные байки. А может, и нетрадиционные. Тут, конечно, глюкодавка Достоевского заканчивается, и начинается спокойный похабист Сорокин. В какой момент жизни он написал истории своих героев - это понятно. Непонятно, как у него хватило фантазии напридумывать столько отборной хрени, в которой смешиваются гомосексуализм, инцест и мастурбация, а сверху все поливается отборным калом. Заключительная седьмая история про блокадный Ленинград окончательно доканывает пенсионеров. Не дождавшись конца, они покидают зал.

А кто же остается?

Остаются наркоманы. Остаются надзиратели.

Я лично покидал зал с весьма опухшей головой и мыслями, клочками разбросанными по горловой полости. Не до конца понимая, зачем люди хлопают. Может быть, стойкий зал хлопал за то, что их незаметно отравили. А может, наоборот, за то, что доза была так хороша и легка. А может быть, они просто ничего не поняли, но сделали вид, что прониклись гениальностью.

На самом деле, гениального в пьесе ничего нет. Если в ней употребляется слово "блядь", даже в латышском варианте, если послушать весь этот бред забавно, если даже учесть сорокинскую "культовость" - все равно прикол остается приколом. Не понимаю, почему спектакль называют драмой - по-моему, симпатичный молодежный "транспоттинг", сатира - ведь в зале так часто смеются. Хотя, конечно, трагедии тут тоже хватает: ведь напротив сцены сидим все мы, униженные и оскорбленные. Не актеры играют, а мы играем. А происходящее перед нами - это просто допинг.

КРАТКИЕ ВЫВОДЫ:

Место: доисторический склеп, нарочито полуобшарпанные стены и маленький зал, который называют большим.

Постановка: перед режиссером снимаю шляпу: своих подопечных и зрителей вымотал по максимуму.

Актеры: не особо разбираюсь в театральном актерском мастерстве, но Агнесе Зелтиня в красном явно выделяется (или выделена).

Свет, оформление: ничего лишнего и весьма неординарно - то бишь великолепно.

Звук: аудиоформление подобрано в такт современным настроениям, а в момент эйфории напоминает кашу "Orb", хотя туда можно было вставить что-то и подинамичнее ("Underworld", что ли). Звук иногда подхрамывал (так, что слов не разобрать), но слова там не были главными. Так что все равно - очень неплохо.

Стоит ли побывать: определенно.