Территория Пи

28.03.2012

Пролог

Вообще-то, я не могу проснуться до рассвета без последствий. Весь день после этого клонит в сон, что сказывается на продуктивности. Оттого зимой мне иногда приходится ложиться спать около полуночи, чтобы получить дозу здорового полноценного сна и проснуться сразу после рассвета.

И в тот раз, как нарочно, уже в пятницу вечером около восьми меня что-то стало укладывать на подушку - скорее всего, предчувствие того, что назавтра мне нужно будет проснуться задолго до рассвета - без пятнадцати шесть. С той только целью, чтобы успеть на участок, открывающийся для голосования по самому важному вопросу в истории государства, в котором я живу. Вопрос на референдуме: вы ЗА поправки к Конституции, предусматривающие введение РУССКОГО языка как Второго государственного в ЛАТВИИ?

Но самое занимательное, что впервые в истории своего политического выбора я торопился очутиться на участке еще раньше семи утра - времени его открытия - не для того, чтобы проголосовать. А для того, чтобы наблюдать.

Позиция независимого наблюдателя, оценивающего процесс выбора социума со стороны, необязательно принимая в нем участие, заинтересовала меня после легендарного обзора на ЖЖ со стороны независимого наблюдателя выборов в Росдуму.

Перед референдумом кто и что только не говорил. Раскрыли свой рот все политики, которым уже давно ничего в этот рот не клали. Даже Борова и Жабу в рижский зоопарк при Гордуме завезли, чтоб они там поквакали. Но совсем незамеченной и совершенно необсуждаемой прошла новость о том, что оказывается, и в латвийском ЦИК могут регистрироваться независимые наблюдатели, а также наблюдатели от политических партий и общественных организаций. И для этого вовсе не нужно никуда идти или кого-то слушать.

Я впервые узнал, что такое возможно, именно после сфальсифицированных выборов в России (у русских все-таки много чему можно поучиться). А на самом деле, такая возможность есть уже давно. При этом почему-то мало кто ей пользуется, за исключением политических партий, иногда, во избежание подтасовок, присылающих своих наблюдателей на самые проходные участки.

Линдерман и компания активно призывали регистрироваться наблюдателей, но в итоге, насколько я понимаю, их число оказалось несущественным. Наблюдателям из России и вовсе дали красный свет. Так современные русские в Латвии по-прежнему лежат на печи в ожидании чудо-щуки, исполняющей желания. Тем временем как система содержит в себе большое количество ошибок, и того, чем она предоставляет пользоваться, более чем достаточно для достижения далее идущих целей.

Рассмотрим случай латвийской "демократии" в действии. Демократия эта выражается в том, что далеко не всем проживающим на территории Латвии задолго до ее ремикширования в 1991-м "новая власть" дала право политического выбора, не снимая с них, тем не менее, экономической и социальной ответственности. Таких в Латвии при общем количестве жителей в два миллиона до сих пор не менее 300 тысяч человек. Подобное решение новой власти, наверняка продиктованное "свыше" прозорливыми политтехнологами с большим опытом работы в странах третьего мира, вполне логично обоснованно, т.к. позволяет пропихнуть в массы идею о демократии, о демократических выборах, в то время как количественно заведомо известно, что политическая палка будет гнуться в одну сторону. Сторону не латвийской политики, а именно латышской политики, т.к. при "откушенном" количестве избирателей количество латышского контингента автоматически увеличивается вдвое, соответственно, решения, принимающиеся количественно (самый гениальный фокус "демократии по-латвийски"), всегда будут работать в пользу именно "титульной нации", а не всех жителей Латвии.

Тот, кто в 90-х сдавал Латвию с потрохами технологам мировосприятия, вынужден был принять такие условия игры. Потому что иначе в стране, где соотношение сил 50:50 и живут русские и разговаривающие на русском языке, рано или поздно рулить будут русские. В качестве доказательства вспомните знаменитый факт: попадает латышский ребенок в русский детсад - через неделю начинает говорить по-русски... Попадает русский ребенок в латышский детсад - через неделю по-русски начинает говорить весь детсад.

Неудивительно, что после референдума националистически озабоченные рты сразу стали вскрывать тему детских садов.

Необходимо отказаться от практики времен советской оккупации, когда система детских садов была разделена по языковыми признакам, считают депутаты из фракции "Единство" в Рижской думе. Они настаивают, что дети должны изучать латышский язык уже с трехлетнего возраста, что "создаст основу для сплоченности общества и обеспечит новому поколению необходимые для дальнейшей жизни знания госязыка".

В связи с этим фракция "Единство" призывает Комитет по образованию, культуре и спорту не утверждать документацию дошкольных учебных заведений столицы, которые работают на русском языке. В свою очередь от Департамента по образованию оппозиция требует подготовить план действий по полному переводу дошкольного образования на латышский язык.

Язык - показатель внутренней духовности, опыт поколений. Чем богаче язык, тем больше шансов у его носителя впитать не только его смысл, но и дух предков. А духовно слабыми манипулировать легче всего. Русские же совсем не любят, чтобы ими кто-то манипулировал, история этому свидетель. При этом для них очевидно, что теми, кто теперь является их "правителями", управляют носители совсем другого языка. Который и сделовало бы учить в первую очередь. Но нет ведь - заставляют же учить именно латышский! Для чего? Для кого?

Русский - мощнейшее орудие мировосприятия и проектирования сознания на окружающий мир. Человеку, знающему русский, не нужно богатство, ибо только зная русский язык, уже достаточно богат. С латышским языком пока что все с точностью до наоборот. И русские в Латвии именно поэтому до сих пор отказываются поднимать латышский за свой счет. Ибо латыши им для этого ничего не предоставили, кроме проблем, нервотрепок, хаоса и отсутствия стратегии. Последние потрохи в виде миллиарда долларов облигаций госзайма продали капиталистам совсем недавно. Вообще-то, когда государство выпускает облигации, это означает, что дела у него идут совсем плохо. А если эти облигации покупает, в основном, государство, чья валюта нынче равноценна стоимости офисной бумаги, это означает, что все еще хуже, чем кажется.

Теперь мы, русские, живущие на земле наших предков, которую пустили по миру отдельные продажные личности, должны почему-то быть с ними заодно. Должны миллиарды МВФ, теперь еще должны и американцам, должны шведам, немцам, датчанам... И не только наши дети должны еще будут, но и наши внуки. Если, само собой, доживем. Не дожить стрёмно, т.к. неизвестно, найдется ли в этой стране клочок непроданной иностранным "инвесторам" земли размером метр на два.

Все это при том, что мозг адекватного русского человека принимал бы совсем не такие решения, какие принимает латышский мозг, и следовательно, политика государства и социума велась совершенно бы в другом направлении.

Я совсем не имею намерений расплачиваться за долги, которые я не брал, и тем более нести ответственность за ошибки, которые совершал не я. И не понимаю, почему я должен это делать, если все, в чем мне "повезло" - это родиться на территории, которой, по неизвестным причинам, управляют воры, предатели, двоечники и дилетанты. Когда-то и мои предки не были виноваты в том, что их начали заставлять креститься тремя пальцами, а они хотели, как и раньше, двумя. Им некуда было бежать, кроме как в унылый и безрадостный аппендикс Империи. Где их кропотливый и честный труд с удовольствием использовали титульные дармоеды и халявщики, которым нечего было жрать по той причине, что они не хотели, да и не умели толком работать. Прошло немного времени - и все повторяется, только еще в более невыгодном свете. История раскручивается по спирали. Племя нахлебников разрослось до таких масштабов, что возомнило, будто действительно является сильным, могущественным и может управлять своим собственным государством, которое количественно даже некому защищать.

А настоящие правители, тем временем, оздоравливаются засчёт обеих конфликтующих сторон.

Кто сказал, что крепостное право отменили?.. Реальность сообщает мне, что изменилась его внешняя оболочка. Суть осталась. Обыкновенного русского человека до сих пор имеют тенденцию эксплуатировать и разводить все, кому хочется жрать. Латышские оголтелые политики-выскочки в своем национальном экстремизме дошли даже до того, что решили пополнять свои ряды засчет оболванивания на своем бедном языке. Впрочем, возможно, подобный эксперимент больше интересовал западных политтехнологов.

Но эксперимент пошел в обратную сторону. Русские выучили латышский язык, расшифровали латышские законы, и через тонкую призму своего широкого русского восприятия нашли способ бороться с системой ее же собственным оружием, обнаружив в законах множество неполноценностей и дыр, что, в силу бедности латышского языка, неудивительно.

Так конституционно грамотно сперва состоялся сбор подписей за русский язык в Латвии, а потом и референдум.

Точно так же конституционно возможно было бы иметь систему выборов, которую невозможно сфальсифицировать. Независимые наблюдатели на участках могли бы предоставить такую возможность, координируя свои действия через собственную внутреннюю систему, в которую данные подсчета голосов с участков вводятся прямо из зала подсчета. Эти данные собираются в одной базе данных, в которой произвести предварительный подсчет очень легко. Если итоговые данные будут совпадать с данными ЦИК, выбор можно считать несфальсифицированным.

Присутсвие именно независимых наблюдателей, действующих сообща, но полностью независимо друг от друга, обеспечило бы практически безотказный надзор за любыми выборами. Это система внутри системы: подсчёт ведется независимо в обеих, и если финальные числа совпадают хотя бы приблизительно, это означает подтверждение одной системой другой системы. А подтвержденное знание - это уже довольно уверенное, правдивое знание. Именно на этом строится вся современная наука и достижения технологического прогресса: на подтверждении.

А пока что эмоции по поводу подтасовок внутри ЦИК вполне обоснованны. Незапечатанные урны, отсутствие наблюдателей превращают процесс выборов в псевдо-демократический фарс. Приходя на участок, делая свой выбор, вам кажется, что он будет учтен и вообще кому-то нужен, но в этом уверены только вы. Как только участок закрывается и урна оказывается в руках заведомо и легко покупаемых людей, числа можно вписывать какие угодно, даже не ведя подсчет бюллетеней. Да что там - даже если все листки подсчитаны правильно, надежно упакованы и отправлены в ЦИК, в самом ЦИК эту колоду по указке совсем уж свыше могут тасовать как угодно.

Видимость выбора необязательно является самим выбором.

Как только я узнал о том, что в ЦИК можно бесплатно записаться в качестве независимого наблюдателя, при этом еще и на референдуме по поводу самого святого, что у меня есть, я сразу же воспользовался этой возможностью. В жертву приносился целый день времени и неделя последствий. Но это был единственный шанс узнать правду. Второй такой шанс мог и не предоставиться. Вообще больше никогда.

То, что наблюдателем может стать любой (и даже обладатель паспорта негражданина), думаю, слегка преувеличено. Чтобы это сделать в Интернете, для начала нужно знать, как работает компьютер, броузер, электронная почта. Знает это меньшинство потенциальных наблюдателей. На сайте ЦИК все материалы предоставлены только на латышском языке - следовательно, чтобы стать наблюдателем на референдуме по русскому языку в Латвии, все равно сперва нужно знать латышский. Наконец, для того, чтобы не потеряться в более чем 70-ти курсовых слайдах, нужно обладать хорошей памятью и способностью быстро осознавать и анализировать информацию. Потому что в курсах присутствует еще и небольшой встроенный тест - окончательная "проверка на вшивость".

Пройти курс молодого бойца и получить выписку о регистрации у меня заняло около часа. Учтем то, что для этого мне пришлось учиться у жизни 15 лет.

До самого последнего дня я сомневался, стоит ли идти на участок одному, ведь в такой напряженный день могли быть взрывы, да и в компании с кем-то из тех, кого я знаю, наверняка было бы веселее проводить время. К тому же, пока один наблюдатель отлучается на обед или покурить, другой продолжает дежурство, - таким образом, наблюдатели "пасут участок" фактически беспрерывно.

Однако никто из моих знакомых или друзей не подходил на эту роль даже кандидатом. Часть из них заведомо бы не согласилась, испугавшись большой ответственности и воспользовавшись доводом - "мне что, больше всех надо, все равно проиграем"; еще часть не знала латышского, что в данной ситуации было обязательным условием. Кто-то не смог бы найти столько времени и терпения, чтобы уделить событию буквально целый день, с раннего утра до поздней ночи, а приходить "для галочки" было бы бессмысленно. Половина сразу отпадала по той причине, что не выдержала бы такой бешеной нагрузки в трезвом состоянии. А состояние алкогольного опьянения, в моем представлении, было категорически недопустимо. Отнести вахту с семи утра до полуночи можно, только будучи абсолютно трезвым. Я был шокирован, узнав об аналогичном случае со стороны представителя партии Центра согласия, которого вынесли из участка пьяным и неподвижным.

С участка для голосования №34 (Рижская средняя школа им. Оствальда) пришлось удалить единственного наблюдателя от "Центра Согласия" (ЦС). Мужчина находился в состоянии алкогольного опьянения.

По словам главы Центральной избирательной комиссии (ЦИК) Яны Пунги, мужчина явился на участок для голосования со "вчерашним похмельем", и от него пахло алкоголем.

В свою очередь сегодня алкоголь был употреблен в стенах учебного заведения, после чего представитель ЦС заснул. На место происшествия была вызвана полиция. После оформления протокола нарушителя общественного спокойствия доставили в полицейский участок.

Жаль, что находятся идиоты, которые позорят не только свою партию, но и всех русских, в целом. Хотя, с другой стороны, это могла быть и оплаченная провокация.

В итоге я не ошибся в том, что никому не сообщил о своем решении стать добровольным наблюдателем. Это было мое личное решение, и мне не хотелось, чтобы против него, как обычно, стали бы выдвигаться контраргументы и попытки сбить с темы.

18 февраля 2012 г. - Утро

Для наблюдения я выбрал "логово национального центра" - латышскую школу, находящуюся в минутах десяти-пятнадцати от моего места проживания, что позволяло мне встать максимально поздно. Т.к. намедни я лег раньше обычного, подъем до рассвета прошел спокойно, а кружка кофе и творожный завтрак придали дополнительной бодрости. На улице было довольно холодно и пустынно, и по дороге я совершил первое доброе дело - впустил в соседний подъезд мяукающую кошку, отчаянно пытавшуюся движениями хвоста и надрывистым плачем привлечь мое внимание. Знамение задало тональность на весь день.

На участок я вошел без пяти семь. Т.к. я почти в совершенстве знаю и понимаю латышский, мне не составило большого труда использовать его в разговорах с участниками комиссии и председателем, но в этом описании я буду использовать сразу перевод на русский.

При входе в школу я сказал, что являюсь наблюдателем, и меня проводили в комнатку, где уже собрались все участники комиссии. Председателем являлась суровая пожилая женщина с латышским именем, имеющим общий корень со словом "управление". Чувствовалось, что она проработала на этой должности долгие годы, и несмотря на подрагивающие руки, с фанатичным упорством продолжает это делать до сих пор, ибо в этом - заслуга ее жизни. Однако мое появление на пороге их жилища и зычное "labrit", произнесенное с хорошо получающейся у меня уверенностью земессарга, как мне показалось, слегка смутило даже ее. Лица участников комиссии преобразились. Но я и не мог представить свое появление иначе, чем на картине И.Е.Репина "Не ждали".

Меня стали регистрировать. Списки наблюдателей ЦИК не прислала на участок до последнего момента, еще в девять вечера намедни их не было. Так что мою "легальность" смогли проверить лишь позже. Я мог покидать и приходить на участок в любое время, о чем делалась соответственная запись в "бортовом журнале".

Секретарь комиссии, обладающая профессиональным навыком произносить несколько предложений в минуту, также оказалась поражена - тем, что я не являлся представителем какой-либо партии или организации, а представлял собой не что иное, как самоё себя. В свою очередь, я был поражен количеством лет, которые просидели в этой школе секретарь и еще пара участниц комиссии. По видимому, эта необычайно долговременная сидячая работа наложила обширный отпечаток на орган их тел, с расчетом на уверенную посадку на площади любой величины. Не могу отрицать то, что эта часть женского организма и так чаще всего рассматривается мной в первую, в подчас и единственную очередь. В данном случае, не обратить на этот выдающийся объем внимание было просто невозможно.

По-моему, в этот момент и и сама секретарь была настолько увлечена мыслями о себе, что в мой бейджик наблюдателя вписала свое имя. Так мы с ней познакомились совсем поближе. Однако я не стал сообщать об этом, заинтересовавшись, как скоро это вскроется.

Неточность и рассеянность действий в данном заведении не являлась для меня сюрпризом еще и по другим поводам. Например, по инструкции ЦИК каждая закрытая кабинка для голосования должна была содержать два плаката - о том, как правильно заполнить листок для голосования, и текст обсуждаемых поправок Сатверсме. Но ни одна кабинка на участке не была оборудована ни одним плакатом. Со слов председателя комиссии, в этом была повинна сама ЦИК, не приславшая на участок столько плакатов. Отсутствие следования собственному выбранному курсу также не являлось для меня чем-то новым: каков госаппарат, такова и его группа поддержки. Также этот факт свидетельствовал о том, будто бы действо изначально не имело особого смысла, так что не имело смысла и уделять внимание деталям.

But in fact, the little details are by far, the most important.

Урна и залы для голосования уже были подготовлены. В моем присутствии урну - обыкновенный фанерный ящик, затянутый веревками - опечатали и заклеили купонами ЦИК с двух сторон. На этих этикетках подписались все участники комиссии, однако я заметил, что кто-то подписался только на одной этикетке (количество подписей не совпадало) и сообщил об этом председателю. Та, видимо, по-прежнему еще не до конца понимая, что происходит, позвала кого-то еще, и эта женщина подписалась за себя на двух этикетках, однако это не была подпись того, кто подписался один раз. В конце концов, и эту участницу комиссии нашли. Я согласился с тем, что урна подготовлена, и отказался подписываться сам, ибо это не являлось моей обязанностью. В качестве старта нажали школьный звонок, и референдум на участке начался.

Всего на участок, со слов председателя, было выделено 2505 листков. Я занял наблюдательную позицию, которая позволяла мне оценивать все, что происходит на столиках комиссии, рядом с урной, а также прослушивать залы для голосования.

Народ стал приходить сразу после того, как ему это позволили. Первые три посетителя зашли в семь утра. До восьми было зарегистрировано человек пятьдесят. Час прошел довольно быстро, меня угостили кофе, и в целом, относились ко мне довольно дружелюбно; впрочем, и я был настроен точно так же. Меня не интересовал исход референдума, так как он был заранее известен, предвзятости в связи с моей личной гражданской позицией также не было; мало-помалу напряжение комиссии в отношении меня начало спадать, т.к. я, очевидно, не представлял собой угрозы и вел себя нейтрально, больше подшучивая и прислушиваясь, нежели выражая свое мнение. Секретарь откуда-то даже притащила магнитофон и врубила диск с джаз-музыкой. Ее явно тянуло на романтику.

Часов с девяти утра и примерно до полдвенадцатого, пока я пробыл на участке, народ стал подтягиваться в геометрической прогрессии. Чувствовалось, что вопрос на референдуме решается важный, и люди заинтересованы в том, чтобы их спросили. В какой-то момент вместо четырех регистраторов на участке оказалось два, и стала создаваться небольшая очередь. Мне не нравятся очереди, при этом не было понятно, почему участок в столь раннее время работает только вполовину. Я сообщил об этом председателю, но комиссия стала работать на полную только через минут пятнадцать.

Какой же я был наивный, заявив об очереди из трех человек - через час четыре столика передо мной стали представлять собой конвейер из штампующихся паспортов и автографов, а очередь к ним вытянулась до самого входа, и в ней стояли уже десятки человек. Я заметил, что "Cantaloop" с диска, поставленного секретарем, звучит уже в третий раз подряд (трек оправдывал название), и только тогда понял, что совершенно незаметно прошло не меньше двух часов.

Рядом со мной на изнурительную грязную работу по штамповке паспортов посадили юношу-практиканта, с которым мы обменялись парой слов в момент затишья. Оказалось, что он учится в Латвийском Университете на последнем, третьем курсе кафедры социальных наук, включающих в себя политологию, и очень активно увлекается политикой. С его слов, некие знаменитые политики, чьи фамилии ни о чем мне не сказали, учились на этой кафедре. В комиссию он также попал по доброй воле; как и в случае с ролью наблюдателя, это мог сделать также практически "каждый" - собрав 10 подписей поручителей, которыми, в данном случае, для него стали сокурсники.

Я и не предполагал, что появление русского наблюдателя может вызвать интерес со стороны совсем еще молодого человека, который, вероятно, совсем не знает русский. Помня себя в те годы, я бы никогда не стал первым говорить с тем, кто, очевидно, намного старше меня; однако в данном случае отсутствие опасений и исключительная политкорректность в общении в совокупности с дипломатичной внешностью мне показались весьма симпатичными. "Таковы люди, которые будут определять будущее латвийской политики совсем скоро, а этот юноша далеко пойдет", - думал я, наблюдая за его действиями. Помимо хорошей политической дрессировки, он оказался еще и очень усидчивым и аккуратным: возможно, он и сделал какие-то ошибки в листе подписей, но не при мне. Его будто совершенно не смущало, что он выполняет порученное ему задание впервые, а рядом находится человек, пристально отслеживающий каждое его действие. "Может и до министра дойти, если будет так же работать", - думал я.

А вот другие участницы комиссии допускали человеческие ошибки. Согласен, что это все-таки изнурительно - зафиксировать на одном листке 50 человек без единой помарки. Однако редкие исправления тщательно фиксировались комиссией и председателем, на этот счет их труд не предоставлял ни единого подозрения в фальсификации. Впрочем, с самого начала мне было понятно, что во время процесса голосования фальсификации, в принципе, невозможны, ибо бессмысленны.

Самые грубые ошибки, конечно, допускали именно посетители участка. Главной из них можно назвать тот случай, когда человек приходил на участок, не зная, зачем он пришел. Трудно поверить в подобную неполноценность восприятия, но я стал ей свидетелем, по крайне мере, раза три.

Странный мужчина в больших годах поначалу требовал от участников комиссии объяснения на русском, как ему голосовать, но ему объясняли только по-латышски; тогда попробовал объяснить ему я. Агитация на участке запрещена, поэтому приходилось тщательно подбирать слова, чтобы не ляпнуть лишнего, к тому же я чувствовал, что студент с кафедры политологии ЛУ наблюдает за моими действиями даже тогда, когда регистрирует голосующего. По сути, мне пришлось объяснять значение слов "PAR" и "PRET"; в итоге дед провел в кабинках около минуть пяти и, как мне показалось, ушел с участка, так ничего и не опустив в урну.

Аналогичный случай произошел с пожилой женщиной, она говорила и по-латышски, и по-русски, но совершенно не понимала, за что она должна голосовать и как она, обыкновенная советская женщина, может изменить Конституцию. Она то собиралась уйти, не проголосовав, то намеревалась влепить крестик "ПРОТИВ" прямо на столике комиссии; председатель комиссии растолковывала ей что-то на протяжении минут десяти. В итоге она удалилась в кабинки и стала спрашивать у своей сверстницы, как голосовать. Заметив это, я напомнил им обеим, что агитация на участке запрещена. Человек должен делать свой, заранее известный выбор, на участке он только его фиксирует. После этого странная бабушка вышла из кабинки с листком, на котором неприкрыто был выбран вариант "ЗА". Логики в ее поведении я не заметил; скорее, это был типичный гражданский неадекват.

Что уж там говорить об остальных голосующих. Я и не мог предположить, что латыши на этом референдуме мобилизовали все свои силы и возможности. Передо мной проходили бабушки и дедушки, существующие еще как минимум с улмановских времен, приходили ведомые под руки, с тросточками и костылями, трясущимися руками расписывались в бюллетене... В первой половине дня таких было большинство. Некоторые из них, оттого что каждый дополнительный шаг давался им с трудом, ставили крестик "ПРОТИВ" в открытую прямо на столике комиссии, не утруждая себя походом в кабинет для закрытого голосования. На этом референдуме основу для будущей жизни своих потомков закладывали, как ни странно, именно те граждане, которые стояли одной ногой на том свете.

Но главным образом, будущее закладывало себя само. Многие молодые представители титульной нации так же показательно ставили крестик, не смущаясь своего выбора. Вообще-то, на плакатах ЦИК, развешанных по участку, было четко обозначено, что листок для голосования надо сложить пополам и опустить в урну (конвертов не было). Но те, кто был категорически против русского языка в Латвии, не утруждали себя чтением плаката на латышском. Их выбор был заранее предопределен, и плюсик в правой стороне листка ставился уверенно, размашисто, с большим раздражением, а листок весьма открыто опускался в ящик.

Большинство подходящих здоровались с комиссией по-латышски, из чего я сделал вывод, что подавляющее большинство здесь голосует "ПРОТИВ". Ощущение полного провала референдума напомнило о том, что пора подкрепиться.

18 февраля 2012 г. - День

Зарегистрировавшись, я покинул участок и проголосовал на другом - тот, который был рядом. По моей задумке, на моем наблюдательном участке никто не должен был знать, проголосовал я или нет; к тому же, полное отсутствие личных данных обо мне добавляло ореола таинственности и скрытности, что было мне весьма на руку. В этом случае, участники комиссии понятия не имели, кто я такой, что было весьма и весьма подозрительно и заставляло их выполнять все действия в максимально возможном соответствии тому, что они должны были выполнять по закону.

В результате того, что я задержался на другом участке, где также наличествовали очереди, времени на полноценный обед не оставалось. За полчаса пришлось сварить на скорую руку пельменей, брать ноги в руки, а ipad - в рюкзак, и вновь бежать на участок. По дороге я уже получил звонок от секретаря: выездная комиссия была готова к выезду. "Уже иду, буду через пять минут", - сообщил я на ходу.

Вторую часть моего наблюдения я провел примерно с часу до пяти. Со слов председателя, я пропустил довольно интересный момент, когда очередь к столикам тянулась от самого входа. Она была меньше, чем в свое время очереди за индийским порошком*, но и этого хватало, чтобы участники комиссии буквально запаривались. Меня это радовало.

* Однажды, когда я еще учился в школе, выдавали талоны, в том числе и на стиральный порошок. И завезли к нам на район порошок индийский. К нему выстроилась очередь примерно метров двести. В этой очереди я отстоял часа два. Оставалось три или четыре человека передо мной, когда продавец сообщил, что порошок закончился. Тогда я понял, что в системе существует изъян.

Я подоспел как раз к тому моменту, когда спецгруппа комиссии из двух человек опечатывала ящик для выездных голосований. Их было зарегистрировано 44 (!), это означало выезд участников до вечера. Со стороны одной из участниц комиссии наблюдалось неприкрытое раздражение по поводу моего присутствия, но возможно, таковой была лишь манера ее общения со всеми, ибо для своих лет она работала точнее и быстрее всех, при этом еще и одевалась моднее всех, и имела в своем понятии право общаться высокомерно, несмотря на рост ниже среднего и высокие каблуки. Когда мне показывали ящик, она нетерпеливо подколола меня, что можно еще и дно со всех сторон проверить, но я зацепку проигнорировал. В ответ же на ее претензию, что они уже готовы уезжать и ждут меня, я заметил: "Не мог предположить, что кто-то может пообедать за десять минут, в то время как мне требуется час". "Натренированные", - заметила секретарша, -"в школе за время перемены пообедать." "Час на обед - это расточительство! Это свидетельствует о том, что вы не умеете быстро работать!" - бросила в мой адрес недовольная тетенька. "Быстро работать - не значит качественно", - парировал я, "а кушать медленно - полезнее для здоровья."

Наверное, мы могли бы еще подискутировать, но для вызовов все было подготовлено и освидетельствовано мной, и представители комиссии уехали.

Раздражение и напряжение ощущалось в пространстве и без наличия приборов. На участке, по-моему, кроме некоторых участниц комиссии и меня, никто даже и не пытался улыбаться. Люди все до единого шли выразить свое недовольство, и эта негативная энергия жутко накачивала организм изнутри. Уже в обеденный перерыв я понял, что меня колбасит вовсе не от кофе, эффект действия которого давно закончился, а оттого, что мимо меня нескончаемым потоком проходит столько людей, сколько ни разу в моей жизни не проходило. Я никогда не работал ни сторожем, ни надзирателем, ни контролером, и надеюсь, позиция наблюдателя на участке является для меня первым и последним подобным опытом, тем более что в мои годы поздновато начинать именно с этого. Но даже не обладая ни каплей опыта в таком деле, довольно быстро я понял, что проходившим мимо меня людям нельзя смотреть в глаза. Каждый такой взгляд - а были это очень разные, противоречивые взгляды - оставлял внутри странный осадок, постоянно скапливающийся и превращающийся в огромную жижу. Я вспомнил даже байки о сглазе и весь облепил себя булавками; это самоубеждение, тем не менее, поставило кое-какую защиту и позволило мне собраться с силами и мыслями. Люди именно пытались заглянуть мне в душу, только пару раз я заметил, как кто-то подошел намеренно близко, чтобы разглядеть, что написано у меня на бейджике. Я не спешил их разочаровывать тем, что там написано не совсем то, что они хотели бы прочитать. Просто отводил взгляд в сторону и старался поменьше давать советов. Это изматывало.

Контингент здоровавшихся с комиссией по-латышски за это время не изменился, однако изменилась возрастная категория. Больше стало приходить людей среднего и младшего возраста. Кое-кто из молодых мамаш притащился даже с коляской. Но и среди, казалось бы, представителей самого разумного возраста встречались неадекваты. Меня поразили два мужика, которые в своем видении крутости выглядели как последние лохи - и опять-таки, тем самым позорили русский народ. Они заявились на участок в полном отсутствии представления о том, что происходит. Они не могли разобраться в сути поставленного вопроса, не знали, какой вариант выбрать, пытали комиссию на предмет общения по-русски (это наверняка в их понятии было самое бравое), пытали меня по этому поводу (я вновь перевел им значения слов "PAR" и "PRET"), но, по-моему, они так и ушли в твердой уверенности, что поправки к Конституции уже предусматривают что-то против русского языка. В их несложенных листках я разглядел выбор "ПРОТИВ".

Из всей этой бесконечной толпы я встретил только одного знакомого человека - талантливого паренька-плотника, с которым мы пересекались по вопросу моих технологических разработок. Я был настолько пригвожден к своему месту, что от бессилия даже не cмог подняться, чтобы пожать руку. "Здорово", - улыбнулся ему я (действительно, здорово было в этом чуждом мне клубе встретить знакомое лицо), - "Пришел..." - я запнулся, подбирая слова - чуть было не сказал "пришел за русский язык проголосовать?" - "...пришел выразить свою гражданскую позицию? Молодца. А что в гости не заходишь, чертёжик ждет тебя? Васька работой загрузил? Ну нормально тогда. Работать тоже нужно. Помни обо мне, заходи, когда сможешь... Успехов!"

Долго привлекать к себе внимание не хотелось. Говорил я нарочито погромче, не орал на всю ивановскую, но думаю, присутствующие поняли, что некое официальное лицо говорит на чистейшем русском языке с простым человеком из народа. Думаю, мой знакомый также удивился, что я сижу в комиссии, но говорю с ним по-русски. Он довольно быстро и молча сделал свой выбор и ушел по-английски, видимо, решив подумать над всем этим попозже и наедине.

В школе пользовались стульями, изготовленными еще в советское время, со временем они давно расклеились, шатались, но других просто не было. Для голосующих тоже были выделены такие стулья; молодой политолог однажды даже попросил поменять один из них по причине поступившей жалобы. Действительно, это бесит, когда приходишь на участок и можешь получить там травму. У меня был аналогичный расшатанный стул, но сидеть на нем было возможно, если не ерзать и не махать руками. Поэтому каждые минут двадцать я приподнимался и разминал плечи, шею, спину и прогуливался по коридору.

Одну из школьных стен украшали галереи фотографий, сделанных учениками. Так как я прошел довольно хороший жизненный курс по фотографии, для меня не составило труда оценить, какими камерами сделаны снимки и реально ли подобные снимки сделать, будучи школьником. Некоторые снимки, действительно, были сделаны в Риге, и по своей технике были похожи на детские работы. Но, к своему удивлению, на одном из снимков, где был изображен вовсе не латвийский пейзаж, я заметил логотип "DigiPhoto". Похоже, снимок был содран с Интернета или цифровой библиотеки и выдан за свой. "Удивительно", - подумалось мне, - "что учителя не заметили подобное и вывесили на всеобщее обозрение".

Сам я не брал с собой на участок камеру и вообще какие-либо фиксационные приборы, моя роль наблюдателя, а не журналиста, должна была оставаться такой до конца, к тому же наличие в моей руках фотоаппарата, уверен, вызвало бы слишком много вопросов - аналогичные случаи в этот день происходили во многих местах, обыкновенным людям запрещали снимать, а право на съемку ЦИК не декларировала в моем пропуске.

В какой-то момент я заметил, что на участке появились представители ТВ со своей большой видеокамерой на штативе, которую направили прямо в сторону комиссии. Я пытался маскироваться, но не знаю, получилось ли это у меня. За день до референдума я получил телефонный звонок из ПБК, в котором со мной пытались договориться об интервью, но я отказался. Сам факт слива личной информации из регистров ЦИК в частную телекомпанию показался мне подозрительным и категорически неприемлемым.

Попытка пронести на участок ipad и посидеть в беспроводном Интернете, в режиме реального времени наблюдая за тем, что происходит в других местах Риги, также не увенчалась успехом. Wi Fi явно прощупывался в том месте, где я находился, но из участниц комиссии никто не знал к этой сети пароль. Насколько я понял, узнать этот пароль в субботу у того, кто его поставил, представлялось делом безнадежным. Я и не настаивал.

После того, как стемнело, толпа схлынула и на участке стало появляться меньше людей. Основное голосование закончилось, было зарегистрировано уже около 40 бюллетеней, в каждом из которых расписалось 50 человек. К этому моменту проголосовало уже около двух тысяч человек. Как раз в это время наступало время ужина, и я решил отправиться домой перевести дух.

18 февраля 2012 г. - Вечер

Для начала мне хотелось просто прилечь и вытянуться. Потом захотелось покушать и выпить бодрящего напитка в виде какао. Затем я вынуждал себя торчать в Интернете, чтобы не заснуть. Ибо даже небольшой сон означал, что с кровати тогда я уже не встану и на подсчет голосов не пойду. А ведь это и было самое сладенькое и вкусненькое. Около часа ушло на активное изучение сводок новостей: явка на участки не только по Риге, но и по всей Латвии била рекорды. На моем участке это ощущалось и без дополнительной информации.

Хорошо отдохнув и набравшись сил, я вернулся "к своим" около 9-ти вечера, за час до закрытия. "Еще раз добрый вечер", - поприветствовал я одну из работниц школы, проверяющую на входе паспорта (в течение всего дня их попеременно проверяли то секретарь, то ее очень молодой сын, видимо, приписанный в комиссию по легендарному блату; то некий пожилой мужчина в очках - в общем, все, у кого было время это делать, ибо обязанности были распределены между довольно небольшим количеством доверенных людей). "Добрый вечер", - улыбнулась в ответ та, уже пытаясь проверить у меня паспорт, но потом изменила свое решение: "Ах да, теперь я вас узнаю!" "Поэтому я не совершаю преступлений", - пошутил в ответ я, - "потому что меня легко узнать".

"О, вы всё ещё живы!" - поприветствовал я секретаря, лицо которой было покрыто неестественным румянцем, как и лица всех участниц комиссии и председателя. Такой появляется от слишком долгого времяпровождения внутри помещения. Отмечу, что потолок коридора, в котором проходило голосование, был обвешан неоновыми лампами - тоже, по-моему, еще советскими. Неисключено, что доза неонового излучения и звучания была одной из причин и моей колбасни.

"Мы все ещё живы!" - отозвались двое уцелевших участниц комиссии. На участке к тому времени осталось только два столика, один из залов закрыли за ненадобностью. Только молодые латышские парни - полицейский, сын секретаря, юноша-студент - еще без видимой усталости стояли на ногах. Хотя, полагаю, внутри каждый из них проклял появление на участке бодрого и отдохнувшего русского, когда все работники уже практически сдулись.

Оставалось только с сочувствием отнестись к совершенно выпаренной техничке, которая пятнадцать часов махала щеткой, чтобы убрать тянущиеся за посетителями лыжно-соленые тающие массы и оградить их от падений на невероятно скользком крыльце у входа в школу. На этом крыльце разъезжались ноги даже у меня, обладателя подошв класса Michelin в мире обуви. Не уверен, что в тот день никто не сломал там себе шею. Это был один из ярких примеров бюрократии в действии - в школу толкнули строительные евро-материалы, например, из Испании, которые не предназначены для зимних условий. Женщина, подтирающая за посетителями, вызывала искреннее уважение, тем более что ее национально-патриотическая настроенность ощущалась в этом коллективе особенно остро. Человек не только любил Родину и свой родной язык - он буквально горбатился за это два рабочих дня подряд.

Но все в целом, доверия и расположения не внушало. Расшатанные стулья, старые вредные неоновые лампы, новые вредные стройматериалы... За двадцать лет латыши не выделили достаточно средств, чтобы привести в порядок образование на своем родном языке. И это место, в котором учатся латышские дети. В каком же тогда месте учатся в наше время русские?.. Зачем учить латышский - чтобы учиться в такой школе? Вопросы без ответов нагнетали мысль "поскорее бы отсюда слинять" еще больше.

Только на этот раз, регистрируя мое появление, секретарь заметила, что вписала в бейджик не мое имя. Таким образом, на протяжении часа, пока я сидел возле самой урны, мое настоящее имя и фамилию могли рассмотреть абсолютно все, бросающие в ящик листки. Но последний час прошел спокойно. Посетителей было заведомо меньше, чем утром - вероятно, человек двадцать. Преимущественно, молодые представители "коренной" нации. Кстати, именно возле урны посетители не задерживались и не рассматривали вообще ничего. По-моему, они не замечали не только мой бейджик, но даже сам факт моего присутствия.

Я-то был бодр и беспечен, а вот для участниц комиссии последние минуты тянулись особенно долго. Особенно тяжело им было оттого, что уже совершенно не о чем было говорить. Я решил разбавить эту усталую обстановку вопросом о разоблачении, и стал расспрашивать их о фотографиях на стене. Это, действительно, были фотографии, сделанные детьми; я отметил их высокое качество, но потом предположил, что некоторые фотографии, похоже, не принадлежат его автору, а позаимствованы из некой цифровой библиотеки. Конечно, тетенька из комиссии и, видимо, учитель, не могла в это поверить; я ей сказал, что потом покажу логотип. "Странно, что мы не заметили этого раньше", - сказала та, на что я парировал: "Вы много чего можете не замечать, но помните, что я замечаю многое, ведь я - наблюдатель". "Вы хороший наблюдатель", - задумчиво согласилась та. По-моему, среди всех участниц у нее было самое значительное и стабильное место посадки. Даже отсидев весь день с утра до позднего вечера, она не утратила способность к размышлениям.

"В том конце коридора также висят фотографии детей", - сообщили мне. Но в другой конец этой школы я двигаться не решился, обосновывая это тем, что там участок заканчивается, а я не хочу выходить за границы, и что моя территория - здесь, так что как-нибудь в другой раз.

Так прошли еще минут десять. Участники комиссии за это время подпеклись так, как не подпеклись и за весь день. Но в инструкции ЦИК было строго отмечено время закрытия и ОСОБЕННО упомянуто, что если на участке возникает очередь или заминка после десяти вечера, все пришедшие до этого времени имеют право проголосовать. Я знал, что двери надо держать открытыми до конца, конечно, знала это и председатель комиссии; она также знала, что я знал.

А вот сын секретаря, вскормленный на воле орёл молодой, в своей нетерпимости превзошел всех. Минут за семь до 22:00 он раздраженно заявил, что можно бы уже и закрывать, "никого не будет". По всей видимости, учитывая не первый опыт работы данной комиссии с ЦИК, подобная практика имела место в отсутствие наблюдателей. Но на этот раз никто с ним не согласился, а я не согласился категорически, заявив, что участок - это не дискотека. И будто в подтверждение этих слов последняя участница вбежала на участок за пять минут до его закрытия. "Успела?" - спросила она на вахте по-латышски. Все были очень рады ее видеть, несмотря на то, что председатель комиссии уже успела удалить плакат с номером участка. Сделав свой выбор, она упорхнула, и в скорости после этого по Латвийскому радио прозвучали сигналы точного времени, после которых двери участка сразу же были заперты. Дежурный полицейский, как ни странно, также сразу сложил свою миссию, заявив, что после десяти ему приказано не дежурить.

Я оставался один, невооружен даже камерой и без охраны. Странно, но вместо того, чтобы паниковать, я отвел самую стабильную участницу комиссию к фотогалерее и показал ей изображение с логотипом, порекомендовав спросить у автора фотографии, как он здесь оказался. "Мне известно, как делаются такие фотографии", - объяснил ей я. "Для этого нужна хорошая аппаратура и очень много опыта, так просто не снимешь". "А у этого ученика именно такая техника и навык есть", - парировала та, - "он учится в 12-м классе и уже других учит фотографии, он занимается ей очень давно." "Я могу и ошибаться", - заинтересовался я. - "Возможно, он куда-то выложил свою фотку и потом скопировал ее оттуда." "Все возможно!" - прозвучал ответ, - "сейчас детки не такие, как раньше, они - ухх!.." "Респект", - согласился я вслух, интуитивно все-таки усомнившись.

С этими словами мы вошли в кабинет, в который уже перенесли основную и выездную урны. Председатель раздала участникам черновые листки для подсчета и карандаши; я не преминул воспользоваться авторучкой - одной из тех, что завезли на участок из ЦИК специально для референдума. Мне интересно было впоследствии убедиться, так ли уж исчезают чернила, как об этом судачат. Судачат не на шутку - своими глазами ведь видел, как многие расписывались принесенными с собой авторучками. Вот уж где, действительно, могли быть исчезающие чернила, так это в них.

Итак, в помещении осталось восемь человек - участников комиссии, председатель и я. Я спрятался у самой стены вдалеке от стола, где происходил подсчет, чтобы ненароком до чего-то не дотронуться, но оттуда мне было всё прекрасно обозримо.

18 февраля 2012 г. - Ночь

Наступал самый важный момент турнира, однако большинство участников комиссии до сих пор совершенно не понимало, кто я, йохайды, такой. Председатель попросила меня представиться. В этой школе что-то определенно приковывало задницу к стулу. Не вставая с места, я представился, обозначив свои возраст, имя и фамилию. Причем так и сказал будто по-латышски - mana familija, а не mans uzvards, причем совсем не понял, почему так сказал - впрочем, в тот день и так говорил не я. Меня вновь стали расспрашивать, по какой причине я здесь нахожусь, на что я с по-прежнему не сходящей с физиономии улыбкой пояснил, что не принадлежу ни к какой партии и что это моя сугубо личная инициатива и интерес, которую мне разрешает закон. Особенно не могла в мою инициативу поверить блюстительница яркого стиля и моды. Прочие участники комиссии, по-моему, также не особо в это верили, что отражалось на их слегка озабоченных лицах; только юноша-студент по-прежнему не испытывал дискомфорта, а наоборот, оказывал моему присутствию внимание, имея аналогичный собственный интерес и разделяя мою точку зрения в плане политической активности.

Чувствовалось, что латышский участок почему-то невероятно смущен присутствием русского наблюдателя, знающего язык и играющего по всем правилам. Но это никоим образом не сказывалось на корректности комиссии. Ни единого антидипломатичного выпада я не получил ни во время референдума, ни при подсчете голосов, и сам таковых не делал. Все происходило в рамках закона и этики. Латыши и русские вполне способны вести диалог, если правила игры работают на обе стороны.

В ответ на вопрос председателя, что им теперь предстоит делать, я просто сказал, что пусть проводит всю процедуру нужным образом и рассказывает, что они будут делать. Как в школе. Для себя лично я отметил предполагаемый мной результат референдума на этом участке: 85-90% - "против", 10-15% - "за".

На доске было записано общее количество привезенных из ЦИК листков, а также зафиксировано количество подписавшихся - их оказалось 2272 человека на участке и 44 человека на выезде, итого 2316. Один листок во время голосования был испорчен и его заменили, итого было использовано 2317 листков. Неиспользованные листки я пересчитал лично - их оказалось 188. "Как в аптеке", - согласился с подсчетом я. "Как в Крайбанке", - поспешил выделиться молодой орел, думая, что его шутка будет выглядеть смешно. Я улыбнулся, но заметил, что имел в виду кое-что другое.

Только со временем понимаешь: не уронил - не поднимай, не спрашивают - не говори. Не заработал - не трать. Для меня наука в этой школе была совершенно другой: просматривались четкие перспективы ближайшего обозримого будущего.

Неиспользованные листки уничтожили, спрятав их в отдельную коробку, и только после этого стали вскрывать урны, что не вызывало у меня сомнений в логичности процесса. До этого особо пристально визуально я убедился, что они заклеены таким же образом, как и утром, особо отметив присутствие "недостающей" подписи.

Количество листков в выездном ящике полностью совпадало с зарегистрированным, и после этого на стол высыпали содержимое главной урны - она была заполнена примерно наполовину, и для этого была вырублена целая роща деревьев.

Для начала провели общий подсчет оказавшихся в урне листков, проштампованных печатью с номером участка. Для этого все участники взяли себе каждый листков столько, сколько успели, и записали их количество на бумажке. Эти кучки по часовой стрелке сосед передал соседу для пересчета. Сложив получившиеся и сверенные у всех суммы, получили 2273 листка. Один из них оказался проштампованным номером соседнего участка.

Мне показалось, что на данном этапе участники комиссии намеренно пытались свести концы с концами и добиться того, чтобы общее число зарегистрированных листков совпадало с количеством листков, высыпанных из урны. Эти числа не могли совпадать хотя бы как минимум на один. Но я не выразил свои сомнения по этому поводу. И само собой, не стал пропускать через свои руки две с лишним тысячи отпечатков пальцев. К тому же, я мог запросто и ошибаться, ибо странный дед, прошедший мимо урны, мог к ней впоследствии вернуться по своей или чужой воле, а я мог этого не заметить. Мне казалось невероятным, что национальный латышский коллектив, эти честные и преданные своей идее люди рисковали бы своей репутацией и занимались бы фокусами прямо под носом у русского наблюдателя. Скорее, я поверю в существование Тота.

Просто на этом участке все именно так и было - с точностью до милиграмма, как в аптеке. И в этом, учитывая опыт комиссии и особенно председателя, не было ничего сверхъестественного.

Само собой, всех разъедало любопытство по поводу итогового результата матча "русские-латыши", да и время было позднее, поэтому вслед за этим незамедлительно принялись за сортировку листков, отсеивая недействительные. Во время этого процесса я уже не сидел на месте, а то и дело вставал, оценивая, можно ли признать листок таковым.

Недействительными признавались все листки, на которых не был отмечен ни один вариант, указаны оба варианта, а также, по указке главы ЦИК А.Цимдарса, в которых была поставлена галочка, а не плюсик. Между прочим, на листках допускаются помарки и заметки - главное, чтобы официальный выбор гражданина в виде плюсика был обозначен отчетливо и в рамках отведенных ему границ. Т.е., например, если на листке поставлен плюсик в нужном месте и написано на оборотной стороне: "идите вы все нахуй", такой листок, по закону, считается действительным и должен быть засчитан.

Впрочем, во время сортировки попадались еще более изумительные образцы нахуизма. Вот кто-то влепил розовую наклейку с сердечками, не отметив ни один вариант, а тут некто нарисовал в поле "за" звезду, а в поле "против" - свастику, да еще и приписал по-латышски вокруг: "Идите какать со всем своим наци-анальным. Хочу заводы, а не язык. Язык - говно, хочу есть!" Невнятные крестики, поставленные за полями, категоричные послания и на русском, и на латышском, листки без очевидного волеизъявления с приписками вроде "за другие ценности" или же знаком равенства, поставленным между вариантами ответа - проголосовавшим таким образом можно только посочувствовать. Временем все-таки нужно распоряжаться более рационально. Не тратить его на детские глупости. К счастью, КПД вредоносности оказался невелик - всего 17 листков.

Вслед за этим началась главная сортировка и подсчет итогового результата. Интрига мероприятия стала разрастаться, в буквальном значении, у меня на глазах, когда стопки листков "ЗА" на столе начали постепенно сравниваться со стопками "ПРОТИВ". Тут уже и я не совсем стал понимать, что происходит, и начал максимально пристально прогуливаться вокруг стола, хотя это было и нелегко, т.к. уже хотелось спать и подкашивались ноги. Но я своего добился - у каждого участника оказались кучки листков с неровными, но точными числами. Я прошелся вокруг стола и тщательно переписал все получившиеся данные непосредственно с черновиков.

Приплюсовав к ним количество выездных листков (три человека на дому проголосовали "ЗА"), получили следующее количество:

953 голоса - "ЗА"

1302 голоса - "ПРОТИВ"

Т.е. расклад сил - ~40% на ~60%.

"Ураа!" - радостно озвучила новость одна из участниц комиссии. Та самая, которой я показал логотип.

Но уверенной радости в ее голосе не чувствовалось. Остальные участники комиссии хранили осторожное и недоуменное молчание.

У меня тоже не было слов. Я вспомнил, как складывать на бумаге столбиком, и самолично пересложил черновые данные. Они совпадали с данными подсчета секретаря. Когда я подсчитывал "ЗА", лицо у меня в изумлении вытянулось, а по телу побежали мурашки. Иногда они бегают до сих пор.

Теперь я знал правду.

Эпилог

Результат референдума изначально был предсказуем. То, что латыши мобилизуют последние резервы и выиграют количественно - в этом никто и не сомневался. Для количественного выигрыша все было подготовлено уже давно, что я озвучил в самом начале.

Мнимые количественные предсказуемые "победы" нужны политикам, чтобы удерживаться за курс своего изначально пробитого и тонущего "Титаника", корпус которого намеренно изготовлен из сплава, который крошится в холодной воде.

Думаю, я стал непосредственным свидетелем того, что очень немаленькая часть пришедших на участок латышей проголосовала ЗА поправки. В этом нет ничего удивительного, ибо латыши подмяты танком экономической депрессии не меньше, чем нелатыши. Намедни я встречался по деловому вопросу со знакомым латышом, которого последние два года довели до седых волос буквально за пару недель, особенно когда ему пришлось заплатить налогов на 150 латов, к чему он совершенно не был подготовлен.

Но насколько, в таком случае, объективен объявленный результат ЦИК? ЛВ-Интернет полон гневными сообщениями о подтасовках, нарушениях... Там, где нет наблюдателей, внутри урны может твориться что угодно. И оно, уверен, творится. Тем более, что угодно твориться может в недрах ЦИК, куда доступ простым смертным запрещен. Где количество проголосовавших разрабатывается индивидуально, с учетом поступивших данных.

Голоса на участке считали до полдвенадцатого, а ЦИК объявляет первичные результаты уже в одиннадцать. Где и КАК так быстро умеют считать листки, которые перебираются в руках еще медленнее, чем деньги?..

В латышской школе среди практически всех посетителей, здоровающихся по-латышски и являющихся, вне всякого сомнения, этническими латышами - результат 40% ЗА русский язык??? А по всей Латвии - только 25%?..

Комментировать тут особо нечего, все и так очевидно: по версии невидимых управителей Латвии, латыши НЕ МОГУТ голосовать за русский язык. Физиологически не могут. Иначе латышская национальная политика рассыпается в прах, и латышское национальное государство перестает существовать. Иначе будет признан факт того, что попадающий в латышский детсад русский ребенок через неделю русифицирует-инфицирует всех остальных детей. Не допустить этого можно только одним способом: определяя свои правила игры и множество запретов в ней для "несвоих". Подтасовка народного голосования - самый простой способ создать видимость демократии.

Такова текущая латышская политика. По-моему, ее авторы просто боятся признаться себе самим в неполноценности. Что неудивительно - духовно богатым человек не может стать, живя в изоляции собственной культуры, еще не до конца сформировавшейся. Будете знать один латышский - никому не будете нужны, никто вам денег не даст, никто не поймет, не услышит и не накормит. Думающие латыши знают это. Думающие латыши также знают, что без русского языка и без такого соседа, как Россия, они уже давным давно были бы никто. Впрочем, и так про них первыми узнали русские и рассказали об этом остальным.

Хотя многие латыши голосовали за поправки, и их могло быть гораздо больше, чем заявлено, колоду просто подтасовали там, где только возможно, чтобы бросить кость нужного размера голодным "русскоязычным" (оскорбительное словечко, все равно что латышей называть латышиздами) и оставить большой простор для дальнейших действий по расколу общества патриотически озабоченным марионеткам наподобие Аболтыни, Парадниекса, Скуи, Дзинтарса... Разделяй и властвуй, йохайды!..

Исходя из этого, любые выводы по поводу данного референдума, дебаты и суждения, основанные на его публичных результатах, нужно считать не более, чем переливанием политической демагогии из пустого в порожнее. Наука не может быть неподтвержденной. А в Латвии подтвержденной политической науки, к сожалению, до сих пор не существует, хотя именно этому и должны обучать в первейшем alma mater.

Но, думаю, конституционные глюки нужно вскрывать и дальше. Первое, что нужно Латвии - это всенародные выборы президента. Нужен ОДИН человек, который направит этот воз лебедь-рак-щука в нужном направлении. Политика плюрализма на этом референдуме закончилась. Если и дальше продолжать так двигаться, останемся у разбитого корыта как пить дать. Почти все почти уже там.

Само собой, здесь не подразумеваются Гапоненко, Линдерман или Осипов, хотя политический капитал на данном мероприятии они себе обеспечили невероятный. Латвии не нужны национальные лидеры, потому что это - многонациональное государство. Латыши могут со своим языком гнуть палку, пока она не сломается и пока они не поймут, что возможность говорить на своем родном языке есть далеко не у каждой этнической группы на этой планете в рамках своего собственного государства. Для миллиона представителей одной этнической группы может быть создана пара городов, но никак не государство. Пусть Латвия - единственная страна в мире, где позволено говорить на латышском и развивать этот язык, но это вовсе не означает, что в рамках страны другие этнические общины не могут развивать свою культуру на официальном уровне, тем более если их набирается сотни тысяч. Места и так хватает более чем для всех.

Ситуацию могут выправить только новые демократические лидеры, совокупности русских и латышей. Но такие лидеры не могут принадлежать ни к одной партии. Ибо они должны не занимать чью-то точку зрения, а иметь свою. Во всех особо развитых демократических странах подобные лидеры есть, и они - народные избранники. Для того, чтобы стать таким лидером, нужно обладать встроенным талантом лидера. Иначе народ такого лидера не примет. Если появится возможность работать на лидерство, уверен, найдется множество людей, до сих пор прозябающих в тени, которые будут соревноваться между собой за право им стать.

Пока же в латвийской политике никакой качественной конкуренции нет и не может быть в принципе, ибо в саму ее суть заложены лишь количественные победы.

В Латвии же, все по той же версии опытных технологов, для особой дестабилизации не должно быть единого лидера. Поэтому его выбирает не полтора миллиона, а всего лишь сто человек, а подчас и того меньше. Причем выбирает не за особые заслуги, а просто для того, чтобы было.

Именно в этом и есть самая главная ошибка демократии по-латвийски. Как только появляется убежденный лидер - курс политики меняется к лучшему. Но к лучшему западные технологи вести не заинтересованы. Ведь обрюзгло-озябший капитализм, продолжая крепостнические каноны, живет исключительно именно за счет порабощения слабых и маленьких.

А на память о референдуме мне подарили авторучку из ЦИК, чернила в которой, увы, так и не исчезли. Память о Событии тоже осталась на всю жизнь.